|
Второй манифест “Театра Радости”
Долго я думала, как начать этот манифест. Мысли роились в моей голове, не приходя в надлежащий вид…. Я столкнулась с той проблемой, о которой когда-то писал Арто “невозможностью сформулировать мысль”, но если у него это было болезненное явление, то причиной моего безмыслия была обыкновенная усталость и то множество задач и проблем, навалившиеся на меня за последний год.
Я решила для начала рассказать вам одну историю, произошедшую со мной несколько лет тому назад.
Может она и не имеет прямого отношения к театру, и в тот момент я менее всего была занята театральностью, но мне кажется уместным привести эту историю в данном манифесте.
Итак, мне было 17 лет, шёл декабрь 1995 года…. Тусклый и тоскливый месяц.
Судьба, которая бывает порой жестока, заставила нашу семью переселиться в маленькую неуютную квартирку в панельном типовом доме.
Так случилось, что папа мой сильно заболел….
В день описываемых событий я сидела в большой несуразной столовой, и отвечала урок учительнице (я училась дома). Дверь была чуть приоткрыта, и я могла видеть часть соседней комнаты, где спал папа.
На улице шёл снег, и в квартире был полумрак. Но свет почему-то не включали.
Я довольно бодро проговаривала заученные правила русского языка, как вдруг со стороны коридора появилось нечто похожее на облако.. Оно, как сигаретный дым струилось из коридорного мрака, и в первые секунды можно было подумать, что кто-то курил там….
Странно, но я сразу поняла, что это такое… Мне как бы стукнуло в голову слово: “смерть”.
И тогда волна страха окатила меня с ног до головы. Я замолчала, оборвав своё рассуждение на полуслове. Никогда, ни до, ни после этого я так не боялась!!
“Господи! Не надо! Смилуйся над нами!” молилась я про себя. “Боже! Не отнимай папу! Я очень его люблю!!!”.
А в это время облако скрылось из моего поля зрения в папиной комнате…
Учительница моя ничего не замечала, и молчание моё отнесла к забывчивости.
Попросту она думала, что я забыла урок. И в последствии чуть не поставила мне двойку.
Но сейчас мне было не до этого. Облако несколько секунд находилось у папы в комнате, сколько нехороших мыслей пронеслось у меня в голове.
И…Вдруг случилось чудо! Словно лучик света просочился в наше жилище, хотя день был пасмурный и уже смеркалось… Злосчастное облако медленно-медленно выползло из-за двери и бесшумно полетело обратно в коридор…. Опомнившись, я поняла, что папа спасён и, как можно беззаботнее продолжала оборванную мысль. Учительнице, я, конечно, ничего не сказала, зато потом призналась маме, которая очень испугалась, но поверила мне.
Эту историю я рассказала вам для того, дорогие читатели, чтобы вы поняли, что смерти не надо бояться. Случай из моей жизни я превратила в метафору….
А теперь хотела бы перейти к более важным вещам, и поговорить собственно о “Театре Радости”.
Каким он должен быть?
Не буду повторять сентенцию о демократической структуре и тому подобном.
Лучше разделю по пунктам то, что будет
составлять смысл моего театра.
1. Люди и отношения
Прежде всего, я поясню, почему сделала этот пункт первым. Люди составляют основу любого дела, а, тем более, сценического существования. От их отношений зависит нормальная работа театра…
На сцене отношения должны быть особыми. В том смысле, что не должно быть равнодушия по отношению к другому. Иначе ничего не получится!
Я не хотела бы превращать сей манифест в некий свод правил, что будет можно делать в “Театре Радости”, а что нет.
Однако несколько слов об этом я сказать должна.
Во-первых, актёр “Театра Радости” должен уметь задавать вопросы не только миру, как однажды сказал Гротовский, но и Богу.
Это вовсе не значит, что он будет богоборцем. Нет!! Ни в коем случае!!
Просто я не думаю, что Бог хочет, чтобы мы были слепыми орудиями Его Воли.
И чем больше меня стараются убедить в обратном, тем больше я прихожу к выводу, что мы не песчинки в Божьем Царстве.
Итак, актёр “Театра Радости”, задающий вопросы Богу. Каков он? Профессионал ли он? Горящий ли он человек?
Насчёт первого, не знаю. Это зависит оттого, насколько я буду профессиональна.
Что же касается второго, то на этот вопрос я отвечаю: “Да! Безусловно!”.
Ещё Арто говорил,
что актёр, играющий подобен мученику, подающему нам знаки со своего костра.
Потом эту мысль повторил Гротовский…. Мои горящие
люди, хотя и не мученики (по крайней мере, не все), но подавать знаки с костра
это их задача….
Теперь немножко поговорим об отношениях в труппе…. Опять-таки оговорюсь, что не хочу читать нотаций, и говорить, что все люди должны быть добрыми.
Просто скажу, что актёр, да и человек вообще в своей работе и жизни может и должен руководствоваться одним принципом, который записан в Библии:
“Не поступай с другими так, как не хочешь, чтоб поступили с тобой!!!”
Не ври, если не хочешь быть обманутым! Не совершай подлости, если не хочешь, чтобы с тобой поступили подло! Не ругайся матом, если не хочешь, чтобы обругали тебя!
Это всё просто, и касается скорее жизни вообще, нежели театральной действительности.
Однако, я написала об этом потому, что чувствую необходимость в моральном осмыслении того, что мы делаем…..
На этом я заканчиваю первый и самый важный пункт сего произведения.
1. Структура.
От Сада-внутри-меня к “Театру Радости”
Когда я стояла на лестнице васильевского театра, то точно знала, что являюсь частью Сада.
Вернее я это раньше понимала, увидев впервые существование его…
Но почувствовала, осознала я свою садовость только гордо стоя на одной из самых красивых лестниц, виденных мной когда-либо.
Потом я ушла, и как бы перестала существовать в Саду. Но это был только физический уход, потому что Сад жил у меня в душе.
Это стали замечать мои близкие и друзья.
“Что ж тебя так там поразило!?” спрашивали они. “Расскажи!”
Я начала писать повесть, и оказалось, что я ничего не знаю, зато много помню и чувствую..
Мне стыдно признаться, но когда я работала над ней, то не то, что истории этого театра ---названия толком не знала! Конечно, на такой наглый и отчаянный поступок могла отважиться только такая авантюристка, как я….
В своей работе опиралась я исключительно на интуицию, эмоции и память.
А Сад-внутри-меня рос, прибавляя радости в мою трудную жизнь…
Просыпаясь, каждое утро, я улыбалась и думала: “Вот!! Где-то есть Сад! Что-то там они делают!?”
А что они делали, я не знала. Да это и не важно было тогда для меня.
Я могла месяцами, годами ничего не слышать о Саде, но Сад был внутри меня, и мне этого хватало!
Точнее мне, конечно, хотелось побывать там, но я понимала, что пока не напишу повесть—мне им нечего сказать, и поэтому я работала добросовестно, честно, описывая те события, которые казались мне очень важными.
Не буду останавливаться на том, как год и три месяца я писала сей труд, по вечерам, а утром и днём училась в школе…
Позже, когда я закончила повесть, и у меня появилась возможность общаться с героями, я стала узнавать всё больше и больше. Ещё через некоторое время по Интернету я начала собирать различные статьи, интервью, рецензии и произведения моих героев. Мне стало и легче и труднее одновременно. Легче потому, что я более или менее знала материал, а труднее оттого, что я многого не понимала, просто из-за элементарного отсутствия образования.
Я начала читать, вникая в каждое слово, что при моей занудливости и любви “поковыряться” в деталях, приводило к переписыванию целых глав словаря театра Патриса Пави, который мне дал на время Юра Юринский.
Помимо этого я стала подмастерьем. Ну, это отдельная история….
Я решила подшутить над Сашей Дулерайном, с которым тогда переписывалась, и, хотя и не
без задней мысли, начала подписывать свои письма: “Подмастерье Мастерской
Индивидуальной Режиссуры—Оксана Великолуг”
Могла ли я тогда мечтать, что действительно стану подмастерьем! Шутки шутками,
а
В каждой шутке есть доля правды!
Потом я узнала, что в мае 2001 года будет восьмая регенерация Сада, и мне сказали, что после этого все костюмы и декорации сдадут в музей Бахрушина.
Не знаю, правильно ли я поняла, но по тону говоривших, мне показалось, что Сад как бы закрывается. Я говорю “закрывается”, потому что умереть он не может, как известно.
Я решила, что если Сад и закроется, то идея его неуничтожима, и поэтому стала писать “Первый манифест Театра Радости”. Сначала мой театр назывался Театр Света, но, во-первых, я узнала, что во Франции есть Театр Солнца Ариан Мнушкин, а солнце и свет -- близкие понятия, а во-вторых, соотносясь с моим характером, я решила переименовать театр.
Таким образом, Сад, который был во мне,
принёс свои плоды!!
Теперь я хотела бы коснуться самой структуры игры.
Дело в том, что до вчерашнего дня я понятия не имела, как будут играть мои актёры. То есть я теоретически это представляла, но не более того.
А вчера случайно услышала, с каким надрывом пел Высоцкий…. Конечно, я с детства слышала и знала его песни, но, услышав этот надрыв вчера, я подумала: “Вот! Вот как должны они играть!”
А потом подумала: “Как же совместить радость и надрыв? Может это и есть Театр Жестокости? К чему же я пришла? К тому с чего начала…
Как же быть?
Получается радость, как жестокость, а жестокость, как жизнь..
Так что ли?
И я поняла, в чём дело. Искренность!! Вот это всё: и жизнь, и радость, и жестокость—это искренность! А остальное—ничто!
Актёр, прежде всего, должен быть искренен. Как ребёнок!
Что касается игры как таковой, то могу сказать только одно. Переход от грустного к смешному не должен быть виден зрителю Н И К А К!
Пусть зритель сам распознаёт, где ему
грустно, а где смешно.
3. Репертуар и работа режиссёра
--Классические пьесы не должны быть переделываемы, переписываемы. Может меняться стиль и манера игры, как мы это видим в Саду, однако, сам текст пьесы, должен остаться незыблемым.
Я наблюдаю одну любопытную черту человеческой природы.
Люди привыкли к определённому стереотипу, и когда кто-нибудь им показывает что-то отличное от этого стереотипа, они ужасно обижаются, и начинают защищать его так, будто именно они его и создали.
---Современные пьесы: Да! Трудновато драматургу в режиссёрском театре! Не позавидуешь!! Всё, что напишешь,—переделывают!!
Поэтому я предполагаю очень тесно работать с драматургами, но брать только те пьесы, которые в данный момент и в данной ситуации соответствуют задачам театра.
Какими будут эти пьесы и эти задачи? Трудно сказать, будет другое время и другие люди, ведь всё это состоится ещё очень не скоро!
А пока я подмастерье, и в этом своём качестве, я буду по возможности заниматься сценарной работой, набираться опытом.
Но, прежде всего, я буду учиться разбору драматургического текста.
Это является основой режиссёрского искусства. Если я буду, способна разобрать и увидеть текст—я стану хорошим режиссёром.
Меня всегда мучила и мучает проблема невозможности выразить свои мысли устно. Я всегда была немтырём, и понимали меня только близкие люди.
А невыразимость копилась и вылилась в писательскую способность…
Но речь сейчас не об этом, а о том, что режиссёрская профессия публична! Как же быть?
Как меня будут понимать актёры, если даже родители иногда с трудом понимают?
Меня немного успокоило высказывание моего главного героя Бориса Юхананова: “Ты можешь мычать или вовсе молчать, но когда актёры тебя понимают по-настоящему, то это не помешает!”.
Ну, конечно, я не стану буквально следовать этому высказыванию, и постараюсь делать так, чтобы люди, с которыми я работаю, меня понимали…
Я максимально постараюсь добиться от себя собранности и дисциплины. Но не той агрессивной дисциплины заталкивания себя и других в какие-то рамки, к которой мы все привыкли, не той военной дисциплины, которой муштруют солдат.
Но той внутренней дисциплины, которой человек может подвергнуть только сам себя. Пока я не научусь властвовать над собой, я не смогу быть достойным режиссёром!
В заключении хочу сказать, что “Театр Радости” мыслится мне прекрасным, добрым театром, где души людей будут раскрываться, как цветы, а глаза светиться, как звёзды!
Оксана Великолуг.
Главная страница.
|
